Фанданго
(почти старинная сказка, или история с черепаховым гребнем)1
«Так было. Это картина, которую я помню. Всё равно как если б я заглянул в окно и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая, как я сказал: без начала и с непонятным концом»
Дж. Лондон, «Тропой ложных солнц»
«А клавикорды играли фанданго,
когда она во дворце смеялась…»
«Зеркала»
И почему я иногда (увы, всё реже и реже) просыпаюсь с ощущением неясного, беспричинного счастья? Потому ли, что приснилась сказка? Такая, которая может остаться – там, где мне самому не так уж и много осталось? И вот...
«Захотелось вдруг (неправильные слова) – пришло вдруг откуда-то желанье рассказать старинную сказку – а-ля семнадцатый век, но с завитушками повествовательности2 более поздними...» – промолвил сказочник, любуясь прихотливыми отраженьями свечей в…
Так часто случается: своевольное непониманье кого-то одного – ломает судьбы, строит, разрушает и возвеличивает империи. И нет в этом злого умысла – просто все хотят «как лучше» в своём пониманьи, а незаметные шестерёнки обстоятельств, желаний, случайностей – сцепляются так, что все дальнейшие ходы персонажей – участников этой истории становятся вынужденными3, «и уклониться» – не дано:
«Безутешное его Величество с прискорбием сообщает, что принцесса Теруэль-Маати оставила этот мир сегодня ночью, и призывает вас молиться за её чистую душу перед Господом…»
………………………………………………………………..
«Это тот самый гребень – рассказывал маленькой принцессе воспитатель, чьё странно нестареющее лицо она видела и смутно помнила с самого рожденья4, – которым когда-то любовался фавн в роскошных волосах его любимой нимфочки, тот, что, поговаривают, сделан из обломка лиры5, сотворённой по божественной первоприхоти6 и подаренной потом самому Аполлону7... Ты скоро поймёшь, что прихоти – твои собственные, муз, судьбы – имеют куда большее значенье, чем многие замыслы и долго лелеемые планы...».
С тех пор прошли – для кого-то долгие, а для кого-то мелькнувшие мгновенно, как не было – годы, и маленькая принцесса выросла, и превратилась в прелестную юную девушку, своенравную, капризную, избалованную, но на удивленье добрую, и умевшую смирять свои капризы, когда она чувствовала, что это делает кому-то больно...
И был очередной бал, и – ах, воспитатель, наставник, к советам которого она так привыкла – был в отъезде, в одной из своих нечастых, но долгих экспедиций по неведомым странам и временам, то ли в поисках вероятностных драконов8, то ли – старинных манускриптов и артефактов, то ли – любви...
... А в бальном зале звенела чудесная музыка, музыканты в этот раз превзошли сами себя, их менуэты и сарабанды были волшебны и лиричны9, гитары, клавесин, виолы да флейточки сплетали из нот дивный ковёр, полный переливающейся нежности и ожиданья, который стелился под ноги принцессы. Её золотистые туфельки, изысканные, изящные, ступали по этому ковру (ах, ни один кавалер не мог отвести от них глаз когда она танцевала!), а простые кружева на платье – в испанском простонародном стиле – служили чудесным обрамленьем той прелести и нежного вдохновенья, которыми сияло нынче всё её существо. Дополняли эту неповторимую картинку искрящаяся лукавством улыбка, да блеск глаз, да собранные в прихотливую причёску чудесные волосы, заколотые простым, но странно переливающимся в свете многочисленных свечей черепаховым гребнем...
Гребень этот Теруэль нашла в резном кипарисовом ларце10 воспитателя, (том самом, со странной монограммой внутри и буквою S на крышке – когда, заскучав по его сказкам, стала перебирать рукописи, многие из которых она с детства знала наизусть), и, к вящему ужасу чопорных придворных стилисток (ах, нет-нет… портних и камер-фрейлин!) заколола им волосы, придав странную ассиметрию причёске, что вдруг невероятно изменило её лицо, словно подчеркнув её нежную, одухотворённую красоту...
И не было отбоя от желающих потанцевать с принцессой, но на балу этой чести удостаивались лишь немногие, и церемониймейстер устал отказывать желающим благородным кавалерам, как вдруг один юноша, нарушив все на свете правила этикета и королевской чести11, подошёл к принцессе, и лишь склонившись (неслыханно!) сказал ей несколько слов (которые никто не расслышал из-за прогремевших как раз в этот момент фанфар в честь заморского мавританского посланника), и протянул ей руку. Удивлённая Теруэль хотела было рассердиться (традиции, воспитанье, всякое такое – королевская честь, наконец!), но подняла глаза, и...
Музыканты на мгновенье смолкли, но, повинуясь её нетерпеливому жесту , вновь заиграли фанданго12 – один из любимых танцев принцессы.
А танцевала принцесса восхитительно! Недаром одним из её учителей был ментор знаменитой Академии танца13: движенья её высочества Теруэль-Маати были отточены и непринуждённо-изящны, но при этом полны такой изысканной грации (вполне бессознательной, впрочем, прирождённой – сказались многие поколения королевских предков, да и оттенки древней восточной крови королевы-матери), что все, словно заворожённые, не могли оторвать от неё глаз, а уж бедный Франц...
Фанданго, как вы, наверное, знаете – танец, который выражает страсть. Двое танцоров словно дразнят друг друга, повторяя (иногда как в зеркале!) действия и позы друг друга. Первый задает ритм и шаги, а второй повторяет его движенья, еще более усложняя при этом танец. Потому и словечко Fandango в разговорной речи часто означает спор, ссору или аргумент. Аргументы же принцессы были неотразимы...
Поглядите, как склонившись в начальном реверансе, она изящно-напряжённо вышла под чёткий кастаньетный ритм, украшаемый гитарными соло, и задала своему кавалеру первую фигуру... Он же, встретив – смущенно и дерзко!14 – её чуть надменный взгляд, поклонился и... и, в свою очередь легко, с едва приметным оттенком почтительности, предложил свою вариацию15. Впрочем, Теруэль, лукаво улыбнувшись, безо всяких усилий повторила его движенья, а затем, даже с каким-то вызовом – ему-то, юноше, посмевшему состязаться с принцессой! – задала следующую тему, в которой уже слышался вопрос... Но и здесь юноша показал себя достойно, отразив, словно в зеркале, сложные построенья её фигур, да ещё придав им оттенок восторженного обожанья. Принцесса, ощутив это, «вернула» ему тему, сумев вновь усложнить шаги и ритм, доведя их почти до предела сложности...
Их тела словно слышали друг друга, музыканты неистовствали, повторенья следовали друг за другом, и, казалось, большего совершенства достичь уже невозможно...
Но тут, на самом последнем шаге, музыка вдруг смолкла, повинуясь властному жесту принцессы. Она же, в полной тишине, словно завороженная танцем – повторила свой последний шаг, и – неслыханная честь! – склонилась в поклоне перед юношей, который что-то прошептал ей, почти задыхаясь... Впрочем, что именно – никто опять не расслышал, в этот раз из-за…
«Могу поклясться, сам Эрос наблюдал их танец с завистью!» – скажет потом один из старых придворных (бывший истинным знатоком в таких вещах), но тогда ничто не предвещало беды...
Растерянный, ошеломлённый, потерявший счёт времени16 Франц лишь по окончании танца впервые коснулся пальчиков Теруэль (в фанданго, как вы помните, любые прикосновения запрещены!) и подвёл принцессу к её месту... Теперь пришёл его черёд склониться перед нею в почтительнейшем поклоне...
И случилось так (было ли это влияние рока, прихоть Парок, или простая случайность), что его Величество изволил проснуться как раз к…
«Теруэль, – строго сказало его Величество, с неудовольствием глядя на юношу – ты помнишь, нынче ночью – приём в честь заморского посланника? И тебе не подобало бы…
– Мне? Не? Подобало бы? – произнесла принцесса, вложив в эту надменно-вопросительную интонацию унаследованное от многих и многих поколений предков презренье ко всем и всяческим ограничениям.
Но его Величество был не менее королевских кровей:
– Да-да, вам. И я жду вас на приёме, как только часы пробьют полночь17. Юношу же этого – чуть заскучав снова, сонно добавил его Величество - мы ещё проясним18. А то ходят тут по балам… пользуясь нынчешней свободой нравов».
«И то сказать, вечные проблемы с этими маврами – бурчал король, проснувшийся и всем недовольный: то один приедет и нашпионит19, то другой чуть войну не развязал… а уж королевское патио из-за него как изгадили!» – и его Величество брезгливо посмотрел туда, где двадцать лучших каменотёсов королевства трудились, заполировывая следы драконьих когтей в редчайшем каррарском мраморе...
«Франц! Меня зовут Франц, Ваше высочество!»20
«Его зовут Франц – шептала принцесса...». Нынчешние мудрецы-учёные говорят, что влюблённость вызывается какими-то там запахами, веществами, даж – снадобьями, а уж что потом вырастает из этого, из этой безумной потребности, головокруженья, обожанья или тёмного, страстного желанья21... Вырастет ли дивный цветок истинной любви, или он обречён заране, потому что не разглядели его «извечно созданные друг для друга» половинки...
Караван – истории. Да-да, есть в этом некое мудрое совершенство, как «тяжёлые бочки – катятся дни»22, солнце встаёт и заходит, кости царей и воинов истлевают, а караван идёт – в своём неустанном, неторопливом и неостановимом движении...» – так думал воспитатель, глядя на марево над Драконьей пустыней, за которой вот-вот должны были показаться шпили королевского дворца, а затем – и дивные Принцессины сады.
Возвращенье – домой ли, к прошлому ли – всегда чудесно...
«Право слово, ваше высочество – укоризненно молвил воспитатель – вас и на пару месяцев одну оставить нельзя – непременно что-нибудь, да случится. Милый молодой человек, говорите? Жить и дышать не можете без? Ох, уж эти мне влюблённые дети23... Что ж, разберёмся…»
Что случилось на ночном приёме, чем был вызван гнев его Величества, заточение и приказ о казни Франца, высылка мавра (говорят, посватавшегося к принцессе), опала её высочества... Его королевское Величество был так возмущён24, что и слышать ничего не захотел о помиловании, почтительно поданном S, мольбах и слезах принцессы, запертой в старинных покоях матери...
И уже следующим утром (да, тут уж ничего нельзя было поделать) был казнён несчастный Франц... И то слово, его Величество потешился вдоволь: специально по его приказу привезли старого палача, специалиста по «слепому» четвертованию (о нравы!)25, когда казнимого в балахоне… впрочем, оставим. Добавлю только, что и много лет спустя поговоривали, будто с молчаливого согласия начальника секретной службы Франц был милосердно заколот ещё в темнице, тело его по мосту Вздохов перенесли в гондолу, и... А в балахоне, на площади, казнили вместо него одного из самых страшных убийц того времени, давно приговорённого к казни... Ну, чего не знаю, того...
И тою же ночью исчезла принцесса.
Немедленно организованная погоня (за кем, куда? – горестно вопрошало его Величество, когда ему доложили) успеха не принесла, а посланные на поиски лучшие агенты секретной службы его Величества (среди которых был даже гениальный сыщик26) вернулись ни с чем...
На следующий день, по приказу удручённого, потерянного и (да-да!) несчастного короля герольды во всех краях королевства возвестили:
«Безутешное его Величество с прискорбием сообщает, что принцесса Теруэль-Маати оставила этот мир сегодня ночью, и призывает вас молиться за её чистую душу перед Господом…»
Королевская честь, сами понимаете.
………………………………………………………………..
А на одном из удалённейших и красивейших островов Архипелага появилась юная леди Ти. Поговаривали, что красоты и прелести она была необыкновенной, хотя и не носила никаких украшений (кроме разве тонких браслетов, да простого гребня), но и в самых неприхотливых простонародных платьях могла дать фору любой из красавиц Архипелага, который, меж тем, славился красивыми женщинами... И спутник её, по слухам, никогда не спускавший с неё глаз, был ей под стать – мужественен и нежен...
И ещё иногда на танцах в горных селеньях на побережье стала появляться исключительно красивая пара – танцевавшая только друг для друга, да так, что их дыханье и движенья становились едины, а удивлённые зрители чувствовали, что на их глазах творится какое-то волшебство...
Жили они очень уединённо, никого не принимали, и лишь изредка в сумерки, стремительная баркарола, ведомая тремя могучими темнокожими гребцами, исчезала мимолётным виденьем в дальней бухточке их острова, оставляя за собой, в золотящейся лунной дорожке, расплывающийся отблеск, похожий на букву S...
Вот какую историю может рассказать простая безделушка, старинный черепаховый гребень… «а скоро, я думаю, у меня родится внучка – будет кому его подарить…»
1 Давайте на мгновение забудем всё, что вы знаете о них – и про «Дары волхвов», и про Бунина, и даже про Лескова...
2 ...или дискурсом – сказал бы кто-то совсем-совсем другой...
3 Ах, как это известно хорошим шахматистам! И… авторам.
4 Если вам вспомнился У-Янус... это чудесно.
5 Ах, вспомните – через пару тысяч лет кто-то напишет: «Придёт другие – ещё лиричнее» ...
6 Тут и «Розы Пиэрии» от Софии Парнок, и Анненский, с Фамирой, и.. и…и…
7 «Легенды и мифы Древней Греции» - ваш покорный слуга любил с детства
8 Ну если вы и тут не улыбнулись Лемовой выдумке
9 Да-да, именно!
10 Конечно-конечно… «А тот, кого учителем считаю..» – ААА
11 «31 июня», конечно же.
12 «И клавикорды – играли фанданго...» - помните, в «Зеркалах»? Тех, самых первых?
13 Парижской… сам он, впрочем был андалузцем (что редкость)
14 Разумеется, разумеется «... взгляд надменный – и отдал поклон»… Но у нас в этот раз (к счастью) не было чёрных роз. Пока ещё не было.
15 Совершенно неожиданно аукнулись «Темы и вариации» поэта, который родится много позже тех баснословных времён...
16 «Я тогда еще не знал, что эта быстрота, исчезновение времени есть первый признак начала так называемой влюбленности, начала всегда бессмысленно-веселого...» - скажет много, много позже знаменитый писатель, вспоминая свою юность…
17 Полночь! – страшным шопотом сказал Роман!
18 Интонации Шарика про Сову
19 Расслышали Коровьевскую интонацию? А там, ещё глубже, ещё и другого переводчика – из «Двенадцати стульев»
20 Надеюсь, если эта интонация и напомнила вам о бедной Фриде,
21 «И угрюмый, тусклый огонь желанья» – от Фёдора Ивановича услышался?
22 В подобном дивном пейзаже
23 Почти с интонацией «Ох, уж мне эти сказочники...»
24 «Словно вожжа попала под мантию» - невозмутимо прокомментировал S, наблюдая королевские экзерсисы
25 Впрочем, и tempora были другие же, правда?
26 Которому «помoщь не нужна!» – помните? Однако, как оказалось, ему далеко до другого гениального частного сыщика - Холмса
(почти старинная сказка, или история с черепаховым гребнем)1
«Так было. Это картина, которую я помню. Всё равно как если б я заглянул в окно и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая, как я сказал: без начала и с непонятным концом»
Дж. Лондон, «Тропой ложных солнц»
«А клавикорды играли фанданго,
когда она во дворце смеялась…»
«Зеркала»
И почему я иногда (увы, всё реже и реже) просыпаюсь с ощущением неясного, беспричинного счастья? Потому ли, что приснилась сказка? Такая, которая может остаться – там, где мне самому не так уж и много осталось? И вот...
«Захотелось вдруг (неправильные слова) – пришло вдруг откуда-то желанье рассказать старинную сказку – а-ля семнадцатый век, но с завитушками повествовательности2 более поздними...» – промолвил сказочник, любуясь прихотливыми отраженьями свечей в…
Так часто случается: своевольное непониманье кого-то одного – ломает судьбы, строит, разрушает и возвеличивает империи. И нет в этом злого умысла – просто все хотят «как лучше» в своём пониманьи, а незаметные шестерёнки обстоятельств, желаний, случайностей – сцепляются так, что все дальнейшие ходы персонажей – участников этой истории становятся вынужденными3, «и уклониться» – не дано:
«Безутешное его Величество с прискорбием сообщает, что принцесса Теруэль-Маати оставила этот мир сегодня ночью, и призывает вас молиться за её чистую душу перед Господом…»
………………………………………………………………..
«Это тот самый гребень – рассказывал маленькой принцессе воспитатель, чьё странно нестареющее лицо она видела и смутно помнила с самого рожденья4, – которым когда-то любовался фавн в роскошных волосах его любимой нимфочки, тот, что, поговаривают, сделан из обломка лиры5, сотворённой по божественной первоприхоти6 и подаренной потом самому Аполлону7... Ты скоро поймёшь, что прихоти – твои собственные, муз, судьбы – имеют куда большее значенье, чем многие замыслы и долго лелеемые планы...».
С тех пор прошли – для кого-то долгие, а для кого-то мелькнувшие мгновенно, как не было – годы, и маленькая принцесса выросла, и превратилась в прелестную юную девушку, своенравную, капризную, избалованную, но на удивленье добрую, и умевшую смирять свои капризы, когда она чувствовала, что это делает кому-то больно...
И был очередной бал, и – ах, воспитатель, наставник, к советам которого она так привыкла – был в отъезде, в одной из своих нечастых, но долгих экспедиций по неведомым странам и временам, то ли в поисках вероятностных драконов8, то ли – старинных манускриптов и артефактов, то ли – любви...
... А в бальном зале звенела чудесная музыка, музыканты в этот раз превзошли сами себя, их менуэты и сарабанды были волшебны и лиричны9, гитары, клавесин, виолы да флейточки сплетали из нот дивный ковёр, полный переливающейся нежности и ожиданья, который стелился под ноги принцессы. Её золотистые туфельки, изысканные, изящные, ступали по этому ковру (ах, ни один кавалер не мог отвести от них глаз когда она танцевала!), а простые кружева на платье – в испанском простонародном стиле – служили чудесным обрамленьем той прелести и нежного вдохновенья, которыми сияло нынче всё её существо. Дополняли эту неповторимую картинку искрящаяся лукавством улыбка, да блеск глаз, да собранные в прихотливую причёску чудесные волосы, заколотые простым, но странно переливающимся в свете многочисленных свечей черепаховым гребнем...
Гребень этот Теруэль нашла в резном кипарисовом ларце10 воспитателя, (том самом, со странной монограммой внутри и буквою S на крышке – когда, заскучав по его сказкам, стала перебирать рукописи, многие из которых она с детства знала наизусть), и, к вящему ужасу чопорных придворных стилисток (ах, нет-нет… портних и камер-фрейлин!) заколола им волосы, придав странную ассиметрию причёске, что вдруг невероятно изменило её лицо, словно подчеркнув её нежную, одухотворённую красоту...
И не было отбоя от желающих потанцевать с принцессой, но на балу этой чести удостаивались лишь немногие, и церемониймейстер устал отказывать желающим благородным кавалерам, как вдруг один юноша, нарушив все на свете правила этикета и королевской чести11, подошёл к принцессе, и лишь склонившись (неслыханно!) сказал ей несколько слов (которые никто не расслышал из-за прогремевших как раз в этот момент фанфар в честь заморского мавританского посланника), и протянул ей руку. Удивлённая Теруэль хотела было рассердиться (традиции, воспитанье, всякое такое – королевская честь, наконец!), но подняла глаза, и...
Музыканты на мгновенье смолкли, но, повинуясь её нетерпеливому жесту , вновь заиграли фанданго12 – один из любимых танцев принцессы.
А танцевала принцесса восхитительно! Недаром одним из её учителей был ментор знаменитой Академии танца13: движенья её высочества Теруэль-Маати были отточены и непринуждённо-изящны, но при этом полны такой изысканной грации (вполне бессознательной, впрочем, прирождённой – сказались многие поколения королевских предков, да и оттенки древней восточной крови королевы-матери), что все, словно заворожённые, не могли оторвать от неё глаз, а уж бедный Франц...
Фанданго, как вы, наверное, знаете – танец, который выражает страсть. Двое танцоров словно дразнят друг друга, повторяя (иногда как в зеркале!) действия и позы друг друга. Первый задает ритм и шаги, а второй повторяет его движенья, еще более усложняя при этом танец. Потому и словечко Fandango в разговорной речи часто означает спор, ссору или аргумент. Аргументы же принцессы были неотразимы...
Поглядите, как склонившись в начальном реверансе, она изящно-напряжённо вышла под чёткий кастаньетный ритм, украшаемый гитарными соло, и задала своему кавалеру первую фигуру... Он же, встретив – смущенно и дерзко!14 – её чуть надменный взгляд, поклонился и... и, в свою очередь легко, с едва приметным оттенком почтительности, предложил свою вариацию15. Впрочем, Теруэль, лукаво улыбнувшись, безо всяких усилий повторила его движенья, а затем, даже с каким-то вызовом – ему-то, юноше, посмевшему состязаться с принцессой! – задала следующую тему, в которой уже слышался вопрос... Но и здесь юноша показал себя достойно, отразив, словно в зеркале, сложные построенья её фигур, да ещё придав им оттенок восторженного обожанья. Принцесса, ощутив это, «вернула» ему тему, сумев вновь усложнить шаги и ритм, доведя их почти до предела сложности...
Их тела словно слышали друг друга, музыканты неистовствали, повторенья следовали друг за другом, и, казалось, большего совершенства достичь уже невозможно...
Но тут, на самом последнем шаге, музыка вдруг смолкла, повинуясь властному жесту принцессы. Она же, в полной тишине, словно завороженная танцем – повторила свой последний шаг, и – неслыханная честь! – склонилась в поклоне перед юношей, который что-то прошептал ей, почти задыхаясь... Впрочем, что именно – никто опять не расслышал, в этот раз из-за…
«Могу поклясться, сам Эрос наблюдал их танец с завистью!» – скажет потом один из старых придворных (бывший истинным знатоком в таких вещах), но тогда ничто не предвещало беды...
Растерянный, ошеломлённый, потерявший счёт времени16 Франц лишь по окончании танца впервые коснулся пальчиков Теруэль (в фанданго, как вы помните, любые прикосновения запрещены!) и подвёл принцессу к её месту... Теперь пришёл его черёд склониться перед нею в почтительнейшем поклоне...
И случилось так (было ли это влияние рока, прихоть Парок, или простая случайность), что его Величество изволил проснуться как раз к…
«Теруэль, – строго сказало его Величество, с неудовольствием глядя на юношу – ты помнишь, нынче ночью – приём в честь заморского посланника? И тебе не подобало бы…
– Мне? Не? Подобало бы? – произнесла принцесса, вложив в эту надменно-вопросительную интонацию унаследованное от многих и многих поколений предков презренье ко всем и всяческим ограничениям.
Но его Величество был не менее королевских кровей:
– Да-да, вам. И я жду вас на приёме, как только часы пробьют полночь17. Юношу же этого – чуть заскучав снова, сонно добавил его Величество - мы ещё проясним18. А то ходят тут по балам… пользуясь нынчешней свободой нравов».
«И то сказать, вечные проблемы с этими маврами – бурчал король, проснувшийся и всем недовольный: то один приедет и нашпионит19, то другой чуть войну не развязал… а уж королевское патио из-за него как изгадили!» – и его Величество брезгливо посмотрел туда, где двадцать лучших каменотёсов королевства трудились, заполировывая следы драконьих когтей в редчайшем каррарском мраморе...
«Франц! Меня зовут Франц, Ваше высочество!»20
«Его зовут Франц – шептала принцесса...». Нынчешние мудрецы-учёные говорят, что влюблённость вызывается какими-то там запахами, веществами, даж – снадобьями, а уж что потом вырастает из этого, из этой безумной потребности, головокруженья, обожанья или тёмного, страстного желанья21... Вырастет ли дивный цветок истинной любви, или он обречён заране, потому что не разглядели его «извечно созданные друг для друга» половинки...
Караван – истории. Да-да, есть в этом некое мудрое совершенство, как «тяжёлые бочки – катятся дни»22, солнце встаёт и заходит, кости царей и воинов истлевают, а караван идёт – в своём неустанном, неторопливом и неостановимом движении...» – так думал воспитатель, глядя на марево над Драконьей пустыней, за которой вот-вот должны были показаться шпили королевского дворца, а затем – и дивные Принцессины сады.
Возвращенье – домой ли, к прошлому ли – всегда чудесно...
«Право слово, ваше высочество – укоризненно молвил воспитатель – вас и на пару месяцев одну оставить нельзя – непременно что-нибудь, да случится. Милый молодой человек, говорите? Жить и дышать не можете без? Ох, уж эти мне влюблённые дети23... Что ж, разберёмся…»
Что случилось на ночном приёме, чем был вызван гнев его Величества, заточение и приказ о казни Франца, высылка мавра (говорят, посватавшегося к принцессе), опала её высочества... Его королевское Величество был так возмущён24, что и слышать ничего не захотел о помиловании, почтительно поданном S, мольбах и слезах принцессы, запертой в старинных покоях матери...
И уже следующим утром (да, тут уж ничего нельзя было поделать) был казнён несчастный Франц... И то слово, его Величество потешился вдоволь: специально по его приказу привезли старого палача, специалиста по «слепому» четвертованию (о нравы!)25, когда казнимого в балахоне… впрочем, оставим. Добавлю только, что и много лет спустя поговоривали, будто с молчаливого согласия начальника секретной службы Франц был милосердно заколот ещё в темнице, тело его по мосту Вздохов перенесли в гондолу, и... А в балахоне, на площади, казнили вместо него одного из самых страшных убийц того времени, давно приговорённого к казни... Ну, чего не знаю, того...
И тою же ночью исчезла принцесса.
Немедленно организованная погоня (за кем, куда? – горестно вопрошало его Величество, когда ему доложили) успеха не принесла, а посланные на поиски лучшие агенты секретной службы его Величества (среди которых был даже гениальный сыщик26) вернулись ни с чем...
На следующий день, по приказу удручённого, потерянного и (да-да!) несчастного короля герольды во всех краях королевства возвестили:
«Безутешное его Величество с прискорбием сообщает, что принцесса Теруэль-Маати оставила этот мир сегодня ночью, и призывает вас молиться за её чистую душу перед Господом…»
Королевская честь, сами понимаете.
………………………………………………………………..
А на одном из удалённейших и красивейших островов Архипелага появилась юная леди Ти. Поговаривали, что красоты и прелести она была необыкновенной, хотя и не носила никаких украшений (кроме разве тонких браслетов, да простого гребня), но и в самых неприхотливых простонародных платьях могла дать фору любой из красавиц Архипелага, который, меж тем, славился красивыми женщинами... И спутник её, по слухам, никогда не спускавший с неё глаз, был ей под стать – мужественен и нежен...
И ещё иногда на танцах в горных селеньях на побережье стала появляться исключительно красивая пара – танцевавшая только друг для друга, да так, что их дыханье и движенья становились едины, а удивлённые зрители чувствовали, что на их глазах творится какое-то волшебство...
Жили они очень уединённо, никого не принимали, и лишь изредка в сумерки, стремительная баркарола, ведомая тремя могучими темнокожими гребцами, исчезала мимолётным виденьем в дальней бухточке их острова, оставляя за собой, в золотящейся лунной дорожке, расплывающийся отблеск, похожий на букву S...
Вот какую историю может рассказать простая безделушка, старинный черепаховый гребень… «а скоро, я думаю, у меня родится внучка – будет кому его подарить…»
1 Давайте на мгновение забудем всё, что вы знаете о них – и про «Дары волхвов», и про Бунина, и даже про Лескова...
2 ...или дискурсом – сказал бы кто-то совсем-совсем другой...
3 Ах, как это известно хорошим шахматистам! И… авторам.
4 Если вам вспомнился У-Янус... это чудесно.
5 Ах, вспомните – через пару тысяч лет кто-то напишет: «Придёт другие – ещё лиричнее» ...
6 Тут и «Розы Пиэрии» от Софии Парнок, и Анненский, с Фамирой, и.. и…и…
7 «Легенды и мифы Древней Греции» - ваш покорный слуга любил с детства
8 Ну если вы и тут не улыбнулись Лемовой выдумке
9 Да-да, именно!
10 Конечно-конечно… «А тот, кого учителем считаю..» – ААА
11 «31 июня», конечно же.
12 «И клавикорды – играли фанданго...» - помните, в «Зеркалах»? Тех, самых первых?
13 Парижской… сам он, впрочем был андалузцем (что редкость)
14 Разумеется, разумеется «... взгляд надменный – и отдал поклон»… Но у нас в этот раз (к счастью) не было чёрных роз. Пока ещё не было.
15 Совершенно неожиданно аукнулись «Темы и вариации» поэта, который родится много позже тех баснословных времён...
16 «Я тогда еще не знал, что эта быстрота, исчезновение времени есть первый признак начала так называемой влюбленности, начала всегда бессмысленно-веселого...» - скажет много, много позже знаменитый писатель, вспоминая свою юность…
17 Полночь! – страшным шопотом сказал Роман!
18 Интонации Шарика про Сову
19 Расслышали Коровьевскую интонацию? А там, ещё глубже, ещё и другого переводчика – из «Двенадцати стульев»
20 Надеюсь, если эта интонация и напомнила вам о бедной Фриде,
21 «И угрюмый, тусклый огонь желанья» – от Фёдора Ивановича услышался?
22 В подобном дивном пейзаже
23 Почти с интонацией «Ох, уж мне эти сказочники...»
24 «Словно вожжа попала под мантию» - невозмутимо прокомментировал S, наблюдая королевские экзерсисы
25 Впрочем, и tempora были другие же, правда?
26 Которому «помoщь не нужна!» – помните? Однако, как оказалось, ему далеко до другого гениального частного сыщика - Холмса